анахронизм
your story.
Смешливое хитросплетения множественной реальности.names.
условно Винни и Барри
time & place.
время и место действия не имеют значения
AVALON NEBULA |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » AVALON NEBULA » будущее одной иллюзии » анахронизм
анахронизм
your story.
Смешливое хитросплетения множественной реальности.names.
условно Винни и Барри
time & place.
время и место действия не имеют значения
"Нет цены человеческой жизни" - скачущим почерком вырисовывала худощавая девушка, сидя за обеденным столом в комнате смежной с кухней. Сложно было назвать помещение гостиной, а дом в глубине поля рядом с коровником - дворцом. Скрипучие форточки с трудом закрывались, так что зимой ей пришлось тяжело. Но сейчас, под пекущим солнцем, она снова могла наслаждаться жизнью, ни о чем не заботясь. Вере нравилось тут. Никто не обращал на нее внимания, не задавал вопросов, как это часто бывает в городках поменьше. Даже когда она заняла полуразвалившийся дом, казалось, никто не придал этому значения. Уже много позднее она узнала, что у участка этого дурная слава, как и у бывших его хозяев. Разные слухи ходили. И о призраках двух старцев, что по ночам разрывают тишину звучанием скрипки, пугая случайных прохожих и скотину; о плаче рыжеволосой школьницы, однажды покинувшей отчий дом, что так и не смогла отыскать дорогу обратно. Поговаривали и о вещах пострашнее мистических вымыслов, годных только и на то, чтобы пугают детишек. Было мнение, что в доме произошла серия убийств. Старожилы неохотно, но изредка рассказывали назойливым туристам, как собственными глазами наблюдали раскопки могил на заднем дворе маленького домика. Было много споров. Случившееся более полувека тому назад уже давно переплелось с химерами собственных страхов и фантасмагорий когда-то совсем детей. Так одно тело загадочным образом превратилось в три, причем одно из них, по легенде, принадлежало хозяйке дома, юной девушке влюбленной в собственного брата. История так понравилась жителям городка, что раз за разом, пересказывая ее друг другу, становилась все интереснее и романтичнее. В ней пропадала всякая мерзость, обрастая смыслами и свершениями. С течением времени, эту легенду мало кто принимал за чистую монету, зато она стала чудной визитной карточкой для Гласто. Влюбленные рассказывали ее друг другу, подростки прогуливающие школу в полях с трепетом желали такой же любви, как была когда-то у брата с сестрой с дома у коровника. Очень трепетно романтики отстаивали идею с мертвой девушкой, чья могила была у яблони. Никто не знал наверняка, но утверждать нравилось многим.
Вера оказалась здесь случайно. Убегая от собственной натуры, она колесила по миру, нигде на долго не задерживаясь. Бывало, проснется ночью вся в холодном поту, и вдруг понимает, что все - эта маленькая вселенная изжила себя, нужно бежать. В Гласто же ей было спокойно. Нравилось подолгу лежать на траве у той самой яблони, чувствовать единение с колесом времени, мечтать. Ей даже казалось, что однажды она обретет себя, что вот-вот поймет нечто... нечто способное ее погубить и спасти. Казалось, больше не нужно будет никуда идти. Она перестанет казаться себе блуждающим Дьяволом из рассказов Аллана По. Но спасение не приходило, кошмары и приступы случались как и прежде. Вера не замечала, но и здоровье начало ее покидать. Сделавшись бледнее обычного, мучилась от бессонницы и галлюцинаций. Когда ей было совсем плохо, а в доме не оставалось и клочка бумаги, где можно было написать пару строк, она шла в сад и начинала копать, каждый раз вздрагивая от рева коров. Когда тело исходило в слабости, вся испачканная и мокрая, с дикой усталостью она падала в яму и, тяжело дыша, доводила себя до оргазма. Фантазируя о собственной смерти, воображая маленьких белых червей щекочущих ее утробу в предвкушении финала, Вера впивалась ногтями в ляжку, оставляя глубокие царапины. Стон больше походил на крик. А затем был сон. Тревожный, неспокойный сон. В своих аллюзиях она видела брата с сестрой. Порой ей казалось, что это она выдумка, а они и есть истинная реальность. Тело ее дрожало, комья земли падали на голые груди, правая рука оставалась под тонкой тканью запачканных влажных трусиков. Жара изводила Веру, и кто знает, что было бы с ней, если бы не холод земли.
В одном из своих снов ей причудилась странная картина. Короткостриженная блондинка - она точно знала, что это сестра - прятала мертвых щенят во вспоротое брюхо черной собаки. Вера не любила сны с Сестрой, они всегда были жуткими и неприятными. Больше ей нравилось наблюдать за Братом, те не особо отличались, но в них культивировалась совсем другая эмоция. Эти сны успокаивали, притупляли.
Шло время. Вера и сама становилась (живой?) легендой. Эта мысль грела. Ей нравилось быть частью чего-то большего. С интересом теперь она слушала рассказы о трупах с заднего двора, кротко улыбалась, точно зная как было на самом деле. Никому она не верила так как себе, своим снам. Какими бы гротескными те не казались, девушка точно знала, что где-то это происходит на самом деле. Оттого ей было так тепло думать о будущих россказнях на ее счет. Как люди переврут ее историю? Какими витиеватыми словами обласкают ее костлявые ляжки с запекшейся кровью и вагину полную земли, гниения и дождевых червей? От таких догадок ей становилось хорошо. Рано или поздно, думала она, в их памяти, она обязательно обретет себя. А потом, быть может, начнет кому-то сниться.
Со стороны ему всегда казалось, что все хорошо. Его жизнь его устраивала полностью, он не чувствовал себя несчастным, бедным либо же моральным уродом. Жил, как все. Да, были, конечно, и у него свои недостатки, к примеру, слишком большое количество комплексов или что-то в этом роде. Он никогда не смотрел на себя со стороны, не знал, как выглядит перед окружающими. То, что для него казалось вполне себе нормой – казалось ненормальным для остальных. И вообще он считал себя совсем обычным человек. И вообще он не видел ничего странного в том, что обычно спит с сестрой, убивает людей и режет собак. Ну, сначала, конечно, ему казалось это немножко странным. Прямо совсем немного. Почти нормально. А потом и вовсе привык. Для него первое было чуть ли не обыденностью, второе больше походило на какое-то жуткое развлечение, которое еще немного и тоже станет обыденностью. Сейчас он сидит на диване открывает бутылку пива, а дальше пойдет и ударит утюгом по голове случайного прохожего. Затащит к себе домой, расчленит, приготовит из него суп, а после сделает вид, что ничего не было. Ляжет в кровать и уснет. Считая себя нормальным, он не замечал, что слишком резко поворачивает голову, что руки иногда дрожат, что за людьми наблюдает, будто уже накидывает себе в голове план о том, как затащить домой. Он был нервным и злым, хотя себе казался нормальным, просто иногда очень уставал после работы. Говорил, что он бил сестру, а после, когда попытался связаться с другой женщиной, она закидала их собственный дом дерьмом, а после этого строила из себя детектива, говоря, что это сделал кто-то другой. Пока он был пьян, избивала его битой, а после, когда тот уходил заниматься собаками, мазала окна и стены дерьмом, говоря, что это сделал кто-то другой. Так говорил он сам. Еще он убил ее девушку, тоже из ревности. Закапал ее на заднем дворе собственного дома вместе с тремя собаками. Он ненавидел собак. А его сестра, тоже ненавидя собак, закапывала их живьем, а ему говорила, что они потерялись. Она вообще его подталкивала на все плохие поступки. И на убийства, и на мошенничество. Они же мошенники. Говорил, что умеют общаться с мертвыми. Сначала умела сестра, а потом ее способности передались ему через половой контакт. Им все верили, платили деньги, а они и рады были. Только он никогда не понимал, почему же на него так пристально смотрят, будто что-то не так. Он же, вроде, всегда все делал правильно. И вообще выучиться хотел. Сначала, еще очень давно, писателем стать хотел, потом репетитором, а после и вовсе музыкантом. Запутавшись в себе, он никак не мог решить, кем же он хочет, а сестра ему подсказала, что лучше выбрать себе что-то попроще. То, что не будет занимать столько времени, где не надо учиться. Он и стал консультантом. Его это устраивало. Он же был доволен всем этим. И переезжали они из одного города в другой, стараясь оставить свои проблемы и начать жить с чистого листа, вот только никак не получилось. Везде все одинаково, одни проблемы везде. Мертвые собаки, люди, инвалиды. Как-то он изнасиловал девушку-инвалида, а потом оправдывался, что это его заставила сестра. Ему, конечно, не поверили, потому что сестры у него никакой никогда не было. Нет, конечно, она была, но умерла лет в четырнадцать, когда только переехали к нему жить. А ведь она и вправду жила с ним какое-то время, возможно, и вправду как-то портила жизнь, но не более. Тогда, в небольшом городе Гласто, ее изнасиловали и убили. Домой она не вернулась. Кто-то даже говорил, что это и был он. Она тогда еще не одобрила, что к нему переехала жить девушка. Тоже странная такая. Розоволосая. А после она умерла, когда его не было дома. Он считал, что это специально сделала сестра, и, видимо, решил ей отомстить. Либо же специально, либо же просто с горя, так как он всегда был злым и странным, хотя себя считал нормальным. Он ее и убил. Вернулся домой, будто ничего и не случалось. Возможно, он действительно этого не помнил. Но ему было так одиноко одному, поэтому он решил, что она жива. А все те убийства – он делал один. Сестра была лишь воображением. И Вера, которая была его любовницей, и та рыжая Пэгги, которая просто согласилась зайти в гости. И собаки, и другие люди. Всех он хоронил на заднем дворе, все время думая, что делает это во благо уже давно мертвой сестры. А после он исчез из города. Исчез либо же его убили, а после во дворе того дома, где он жил, нашли его могилу. Небольшой такой холмик возле яблони. Тогда же и начали говорить, что его сестра действительно существовала и это она его убили. И вообще их жизнь окутали такие легенды, что иногда он сам не мог разобраться в том, где правда, а где нет. Он уже сам, сидя на диване, путался в том, есть ли у него сестра или нет. Кого он убивал и для чего. И несчастные влюбленные, и жестокие убийцы, и просто одинокий маньяк. Кто-то даже пытался поселиться в их дом, но долго там протянуть не могли, сразу почему-то умирали. И после этого начали говорить о призраках, и после этого начали говорить о маньяке, который до сих пор жив и живет в небольшом подвале-мастерской. Выключив телевизор, он ушел в свою комнату. Ему совсем не понравилась эта передача про городские легенды.
Я иду по улице, впитывая в себя всю сырость и грязь этого маленького городка. Яркое бельмо, Я чувствую на себе тяжесть чужих взглядов, их обременяющую пустоту и безрассудное влечение к чужим порокам, изъянам. Я наверняка нравлюсь этому городу. Во мне есть все, чтобы быть ему интересной: молодость, неопытность, тайны, ошибки, табу. Я подчеркнуто всем своим видом невежлива, неопрятна, словно отвергаю весь мир, плюю в их вожделевшие к эстетике глазенки. От меня несет спиртным и дешевыми сигаретами. Я воняю. И эта вонь во всем. Мои мысли наверняка пропитаны ею. Возможно этот запах идет изнутри, не от больной печени, но от моих дурных рассуждений. Часто корю себя за это. Каждый раз напоминаю, что подобные монологи внутри головы должно оставлять в подростковом возрасте, во взрослой же жизни, где есть обязанности и ипотека лучше доверяться автоматизму и телевидению. Хватит этого поиска, после всего пережитого - время принять реальность и плыть по течению.
У нашего старого дома полно сорняков. Коров давно нет, да и сосед съехал. Пустошь с одной единственной протекающей крышей. Подходя ближе, кривлюсь в улыбке. Наверняка наше укромное местечко стало для местных детишек некой забавой. Как они его зовут? Может, Ведьмовская Пасть? Дожидаются ли тут смельчаки утра на спор? Замок на двери взломан, так что если не смельчаки, то наркоманы с заброшенного района уж точно.
Внутри как и прежде.
Долго сижу на диване, всматриваясь в бурое пятнышко на стене.
Еще немного и, наверное, услышу зов коровьего стада.
Засыпаю. И сплю самым крепким сном, таким крепким, какого у меня не было после смерти брата ни разу. А затем была поверхность. Сон отступает так же быстро, как и пришел. Не сразу открываю глаза, вслушиваюсь в собственное дыхание, сама себя обманываю мыслями и картинками в голове, боюсь шевельнуться, чтобы не «раздавить» невидимый образ Барри за моей спиной. Немного усилий и я даже чувствую тяжесть его руки на своей талии.
А потом мне становится грустно.
Я в один момент рассекаю обе реальности и переворачиваюсь на спину. Открывая глаза, вижу, что сейчас не ночь и даже не вечер, как я себе думала. Сажусь за обеденный стол, долго смотрю в одну точку. В какой-то момент комната начинает растекаться и я вздрагиваю. Любовно веду рукой по поверхности стола, касаюсь щекой шероховатой поверхности.
Уже поняла, что там что-то выцарапано, но еще не прочла. Смакую момент. Пытаюсь впитать своим телом осколки былой правды, где нас было двое.
В неком медитативном состоянии я медленно поднимаю голову, опускаю взгляд.
Читаю:
- Нет цены человеческой жизни.
А потом были улыбки украдкой, искусанные в кровь губы и пальцы.
Я иду на задний двор, там где плодоносит яблоня и растет трава, я ложусь в разрытую яму.
Больше всего мне сейчас хочется, чтобы пошел дождь.
И вот, сидя перед огромным телевизором, на котором мелькает моя жизнь, я начинаю понимать, что ничего, собственно, и не добился. Совсем ничего. Смотреть противно и неприятно, хочется все это выключить и сказать, что все совсем не так. У меня была учеба, и работа, и даже девушка, которая заменяла мне сестру. Либо же сестра, которая заменяла девушку, суть так-то не в этом. У меня даже есть любимая собака. Все, как у нормальных людей. Могу хвалиться друзьям (которых нет), что побывал в загробном мире, где не надо есть и испражняться. Где можно делать почти все, что тебе захочется. Жить заново. Когда же они будут расспрашивать о том, чем я там занимался, даже не знаю, что и ответить. Чем? Работал. Все. У меня было столько свободного времени, которое я проводил никак. Даже там я проводил свою жизнь слишком просто. Я хотел стать музыкантом, но там никогда не брал в руку гитару. Хотел петь, но даже там почему-то не делал этого. Я только спал и работал, работал и спал. Они посмеются и уйдут, и у меня не станет того, кого и так не было. Друзей. Ну, может, в детстве где-то там были, а потом нет. Может, на работе когда-то еще были, я не помню. Я мало контактировал с людьми.
Выключаю телевизор, чтобы больше не видеть себя самого. Не хочу смотреть. Со мной все хорошо, а то, что показывают там – ложь. Тяжело вздыхаю и провожу ладонью по своему лицу, нужно успокоиться, расслабиться. Поворачиваю голову в сторону кухни, где на столе лежит женское тело. Почему-то мне кажется, что это в порядке вещей. Подхожу к девушке, разглядываю: рыжие волосы, как у той Пэгги, которую мне пришлось закопать. Лицо, как у Винифред, а тело Верино. Я почему-то хорошо запомнил ее руки, ноги, да и вообще все тело. Помню, как она лежала на полу, истекая кровью, а после лежала в могиле. Стало смешно. Винифред странно выглядит с этими рыжими кудрявыми волосами, слишком маленькой грудью и длинными ногами. Смешно. Я бы заснял, а потом показал ей. Вот только она мертвая, даже не знаю, почему. Даже не она, а куски от Винифред, Пэгги и Веры. Все равно даже такую «сборку» я стараюсь воспринимать, как одно целое, выделяю только Винифред. Наверное, я воспринимаю это, как Винифред, потому что вижу ее лицо. Я вижу его почти каждый день и мне его очень не хватало, когда я был в Авалоне, поэтому не обращаю внимания на другие несовпадения. Теперь же кружится голова, я наблюдаю за событиями, будто со стороны. Пытаюсь дотронуться до самого себя, но не выходит. Рука проходит на сквозь. Это пугает. Барри берет на руки Винифред и несет во двор. Видимо, закапывать. Бегу за ним, а он уже бросает тело в глубокую могилу. Винифред начинает шевелиться, открывает глаза, а Барри продолжает закапывать, будто не обращая на это внимания. Земля попадает ей в глаза, в рот, она морщится и пытается встать, но вскоре снова, будто теряет сознание. Вместо того, чтобы постараться снова вернуться в свое тело, я бросаюсь к ней в могилу. Раскапываю землю, чтобы освободить себе место возле. Когда же, наконец, я ложусь рядом с ней, становится как-то спокойней, будто так и должно быть. Будто я должен быть не в своем теле один, а в могиле, где мне, видимо, и место. Обнимаю сестру и улыбаюсь, чувствуя спокойствие. Теперь все, как надо. Я уже почти не чувствую то, как нас закидывают землей.
...Нехитрая вивисекция сознания, некое внедрение тебя в мой мир и наоборот. Погребены в земли собственных воспоминаний, в два метра под уровень действительности. Насквозь прогнившие мечты и желание братско-сестринских утех - жалкое подобие жизни. Тяжесть твоих рук, вгрызающаяся в спину улыбка. Я прижималась к тебе всем телом.
В какой-то момент ничего не стало. Реальность сжалась: лишь разрытая яма, два эфемерных фантома и яблоня, чьи ветви качал невидимый ветер.
Мой разум был точкой. Без плоти, без цели, он бился о черепную коробку, каждый раз попадая не в те воспоминания. Я снова и снова искала тебя, но находила лишь призраков. Все они тянулись ко мне, больно хватали за ноги, за руки, впивались зубами в мою оболочку. Я стучала в очередную иллюзию, а где-то на поверхности, там где остались тела, мое - кровоточило.
Ответы были мне не доступны. Жалкая форма наблюдателя. Смотрю в тебя, в твою жизнь, совсем прозрачную, как и я сама.
Однажды я попаду туда, где наши мири не есть антиподы. Совместимая с жизнью иллюзия станет моей отрадой. Может, в ней мы и примем другие формы, чуждые, но будем вместе.
Иногда я слышу шорохи. Часто думаю, вдруг действительно погребена, и ты там, рядом? Два окоченевших тела, живых внутри. Бродишь дорожками воспоминаний, в поисках меня, попадаешь не в ту реальность.
Иногда вижу нечто похожее на то, каким тебя запомнила. Ты сидишь в одной позе, картинка не меняется. Затем уходишь. Звук хлопнувшей двери, острая боль - удар о поверхность сознания. Мириады картинок.
Мы - что-то меньшее, не вызов.
Мы - не повторение повторений.
Мы ошибки идентификации.
Я говорю:
- Ты либо находишь ее, либо нет.
Я говорю:
- В мире множественных систем важно найти свою, идеальную.
Я говорю:
- А если ее не существует?
Я говорю:
- Тогда ее нужно выдумать.
Я говорю:
- Глобальный побег не возможен.
Я говорю:
- Глобальный побег есть смерть.
Я говорю:
- Ты всегда будешь частью чего-то большего.
Я говорю:
- Прижизненно.
Мои руки сжаты в кулаки. Меня снова выбрасывает. По течению вод подсознания я плыву в архаические начала себя. Увиденное не подлежит описанию. Пульсирующая боль, холод. Нечто тянет меня обратно.
Я говорю.
Вы здесь » AVALON NEBULA » будущее одной иллюзии » анахронизм